Образы изменчивого мира
Фотография сделана автором
Вместо номеров - пляшущие буквы, вечно заляпанные грязью.
У Тэда не было времени заняться машиной.
Он все чаще слонялся по антикварным магазинам в поисках старинных открыток, подолгу вглядывался в нарисованные лица, стараясь найти то, которое однажды, будучи ещё ребенком, видел, и теперь уже точно не помнит, был ли это сон, или реальность.
Его неотступно преследовала мысль, что это был ангел, открывший какую-то тайну. Ощущения неги и тепла, оставшиеся от той встречи, будоражили в нем желание увидеть это лицо еще раз.
Казалось, что стоит найти, - и все вспомнится, он будет счастлив.
Вот и перебирал старые фотографии, листал альбомы и пожелтевшие книги в библиотеках.
Особенно тщательно изучал открытки, ведь они непременно должны были сохранить образы того времени.
Давно привыкшие к странностям покупателей полусонные продавцы антиквариата выдвигали надорванные картонные коробки с пасхальными и рождественскими картинками, кое где подписанными мелким разбегающимся почерком, отчего чернила в начале строчки казались темнее, чем в середине, и совсем пропадали к концу фразы.
Состарившиеся гномы и петушки, девочки в меховых шубках и отороченных мехом сапожках, красноносые Санты...
Но то, что он искал, так и не появлялось.
Работа со студентами, которых он курировал, как преподаватель, конечно, отвлекала, но это только на время.
А по выходным у него неожиданно возникла обязанность встречаться с Клэр, аспиранткой кафедры права, и уезжать вместе с ней за город, навещая старинные усадьбы и парки, гулять по обшарпанным коридорам некогда богатых дворцов.
Это началось как странное путешествие двух героев из разных историй.
В прошлом году, на книжной ярмарке, у полки с фолиантами об искусстве, они разговорились, и она дала ему свою визитную карточку, а он зачем-то позвонил, просто так, и пригласил выпить кофе...
С тех пор они стали вместе посещать музеи, или концерты симфонической музыки, что в общем-то вызывало в нем больше скуку и зевоту, чем интерес, и он каждый раз делал усилие над собой, собираясь на очередную такую встречу.
Но постепенно привык проводить с ней время, и это больше походило на « почему бы и нет», чем на желания общения именно с ней.
Кроме того, неожиданно для себя Тэд обнаружил, что ему даже нравится: словно случайно тронуть ее за руку, или наклоняясь близко, так, что становится виден кусочек загорелой кожи в проеме между первой незастегнутой пуговкой и воротником, ощущать запах духов.
Это были удивительные мгновения тоски по чему то еще непознанному, но ставшему уже таким близким, что и сомнения не возникало, что оно принадлежит ему, хотя и не имеет конкретных очертаний.
И однажды, после концерта, в переполненном кафе, где они прятали усталость за никчемными разговорами, Клэр спросила его об увлечениях, о том, как он проводит свободное время, подозревая, конечно, « один или с кем-то ».
- Ужинаю иногда у одной интересной дамы, - с нескрываемым восторгом, словно давно ждал этого вопроса, ответил он. Так, ни чего особенного в отношениях, просто хорошо вместе. Работаем в одном институте. С ней легко.
Клэр резко замолчала, изменившись в лице, скрутила из салфетки трубочку, вновь развернула, опять скрутила, сдавливая в тяжелом дыхании накатившее отчаянье.
В тот день она впервые показала ему такой далекой, такой чужой и отталкивающей, что что он даже испугался.
Но так вот сразу потерять ее не хотел.
Потому выбрал испытанный способ примирения - пошел провожать до дома, переговаривая по дороге какие то незначительные вещи, то и дело обращаясь к ее любимым картинам или музыке, что бы скрасить нависшую немоту и тяжесть в отношениях.
Тогда ситуацию удалось вырулить, но возникшее чувство вины делало его незащищенным и жалким, чего он ни когда не испытывал с Ингрид, имевшей веселый и легкий нрав, и приятное обыкновение ровного и последовательного тона в разговорах.
В ней, однако, не было присущего Клэр очарования жизнью, умения восхищаться, стремления увлекать этим.
И, хотя они по-прежнему смотрели на одни и те же пейзажи, но видели разные деревья, - Клэр умела убеждать, а он это ценил.
Город внезапно опустел после зимних холодов и едва начавшейся весенней простуды. Налетевший ветер болтался без толку по почти безлюдным улицам, да так никого и не встретив, возвращался обратно, на ту же площадь, чтобы начать путешествие снова, поигрывая бумажными пакетами и пустыми картонными стаканчиками, перекидывая их с тротуара на дорогу, подбрасывая под ноги редким прохожим.
Клэр пригласила его на выставку. Мои любимые японцы, сказа она.
И он рассмеялся, представив, как вдоль стен, в поклоне ожидают их
«любимые японцы».
Но в полутемном зале ни кого не было.
Крошечные, почти прозрачные фарфоровые чашечки с изображением птиц подрагивали в лучах приглушенного света, переливаясь таинственными тенями.
Сквозь мутноватые стекла большого стеклянного куба у стены загадочными намеками просвечивались распахнутые веера, и расписные чехлы-свитки под ними.
- Здесь, за ширмой …- она плавным движением отвела покрывало, закрывавшее холст от посторонних взглядов.
На него в упор уставились подведенные тушью огромные раскосые глаза. Заостренный овал выбеленного лица. Тонкие дуги бровей. Алый полумесяц рта.
В черных высоко поднятых волосах накрест воткнуты заколки в виде острых шпаг.
Прекрасное тело податливо развернуто в неестественной позе, открывая набухший от неги, распустившийся цветок любви.
Рядом сидит на корточках немолодой японец с пучком волос над выбритым теменем. Сквозь раздвинутые полы его халата призывно выпирает непропорционально огромный отросток.
Вот— вот и они сольются в неистовом порыве удовольствия и страсти.
А на соседнем полотне блаженствуя полулежит полнотелая женщина, окутанная странным существом зеленоватого цвета, похожим на осьминога, многочисленные щупальца которого проникают во все щелочки разнеженного тела.
Сочный вишневый рот приоткрыт в сладострастном ожидании подкатывающего пика наслаждения. Она готова к схватке, чтобы потом, сдавливая в горле крик, уронить голову в его мягкие лапы.
Огромные, налитые кровью глаза похотливого чудовища с вожделением уставились прямо в лицо, наблюдая за погружением жертвы в пагубную негу ласки.
Тэд смотрел как зачарованный, не в силах отойти, боясь пропустить каждый штрих. От этих картин у него закружилась голова, и волной напряжения содрогнулось возбужденное тело.
Он вдруг почувствовал на себе взгляд, и повернул голову, устыдившись настигшего его желания.
Клэр молча наблюдала за ним.
- Это и есть Утамаро?
- Нет, но близко по стилю..
.
Отпущенная штора поспешно упала на место, закрыв застрявший в сознании сюжет.
- … А это?
За коллекцией металлических шлемов белели гравюры с изображениями сценок из жизни воинов: то ли близких друзей, то ли пылких любовников.
Чуть поодаль пейзажи: деревня, фонарики, неспеша перемещающиеся люди с коромыслами наперевес, одеты в легкие шлепанцы на высокой подошве из пробкового дерева.
Женщины в цветастых кимоно несут угловатые разноцветные зонтики. На заднем плане гора с белым конусом ( символ свободы и силы), и огромное красное солнце заливает все вокруг густыми и полными мудрой силы лучами.
Впечатление было столь живым и глубоким, что он и сам, казалось, пошел вслед...
- Укиё - э. Правда здорово!?
- А что это?
- Образы изменчивого мира.
- ?
Ну вот же: запечатлённое мгновение. Видишь, солнце садиться, вот- вот сядет, и люди скоро уйдут, их не будет. Но пока все это присутствует, - художник уловил и настроение, и время, и так щедро передал нам. Мир меняется, каждую минуту... Нужно успеть поймать момент, изобразить его...
Пойдем, пообедаем у меня дома...
По дороге к её дому молчали. Но в этом не было напряжения, скорее воздух улицы, насыщенный приключениями дня, наполнил душу ожиданием перемен. Что чувствовалось и в самой обстановке квартиры.
Репродукции импрессионистов на стенах, полки с книгами, напольные часы, надрывно и долго дребезжащие при бое, огромная пузатая ваза в синюю мелкую сеточку в углу у двери, - все застыли в недоумении.
- Давай выпьем на брудершафт и перейдем на ты?
- А мы уже так близко..?
На самом деле ему хотелось этого, но он не был уверен, что сможет говорить ей « ты». В их отношениях существовала привычная дистанция, установившаяся с самого начала знакомства, когда еще вершина не доступна, и желаний почти никаких нет.
- Вот. Хочешь вместе почитаем?
Она принесла из соседней комнаты потрепанную детскую книжку, с изображенным на обложке японским садиком.
- В нем всегда есть и загадка, и обязательное условие: вода и камни (символы движения и стабильности.
Словно бы случайно разбросаны, но на самом деле: тщательно продумано место каждому, и даже аккуратным водным запрудам, и коротким кустикам пихты по краям невысокого мостика...
И, конечно, гора с белым конусом, и солнце...
Они уселись на диван. Клэр обхватила застывшую в напряжении правую руку Тэда, приникла к нему.
От неожиданности он растерялся, но вида не подал, и, не меняя положения, одел очки, и стал вслух читать про то, как Кейсарь вышел в сад, и увидел любимое сливовое дерево, которое увяло и высохло, и от огорчения заболел. Обеспокоенные слуги разослали гонцов по всей стране, и те нашли такое дерево в саду у Укиё. Это дерево Укиё любил рисовать,в то время, как его жена писала стихи о его прекрасных цветах, а их маленький сын дружил с соловьем, жившим на ветвях.
Теперь дерево должно было переместиться в сад к Кейсарю, но посланник, видя, что мальчик глотает слёзы, разрешил ему прикрепить к ветке небольшую записку. И Кейсарь нашел это послание, когда любовался на закате новым и красивым деревом. Он развернул рулончик бумаги, и прочел стихотворение, написанное крупным и неровным детским почерком:
«Когда солнце сядет, и все пойдут по своим домам, — куда деваться моему другу соловью?»
Простодушные слова эти так тронули Кейсаря, что он велел привести к себе мальчика и его родителей.
Родители смущенно просили прощения, но Кейсарь сказал: «Моей прихотью было - пересадить дерево, но моя воля: вернуть его она место, потому, что я не хочу, чтобы мальчик потерял друга. А ты, Укиё, нарисуй мне весь сад, пока еще есть в нем это прекрасное дерево!»
И Укиё нарисовал великолепную картину. А его жена написала об этом стихи.
- Вот какая история про Укиё.
- Что же,- давай выпьем на брудершафт, и поцелуемся, по традиции, чтобы убедиться, что вино не отравлено.
И они пригубили вино, и поцеловались.
И, опьянев от наслаждения, не сговариваясь, (отпустив себя, разрешив наконец самим себе быть свободными), как безумные, впивались друг в друга.
Им нравился сам процесс познания, сопровождаемый подшучиванием, игрой словами, наслаждением каждой минутой, каждым касанием.
Особенно в поездках, за городом. Там все случалось очень легко и радостно, вроде даже с вызовом всем остальным, что раззадоривало обоих, и придавало их отношениям остроту и изысканность.
Ингрид почуяла перемену, хотя до конца и не понимала, в чем дело.
Тэд по-прежнему звонил ей вечерами, и приходил по субботам, они обедали, обсуждая накопившиеся за неделю новости, но он стал каким-то чужим, с несвойственной ему ранее молчаливостью, и отсутствующим взглядом.
Кроме того, он часто упоминал какие то странные выставки, отчего Ингрид напрягалась и нервничала, но вопросов не задавала, придерживаться тактики выжидания.
Тэд тоже нервничал, ему все время хотелось возвращаться в мыслях к тем минутам, когда он сжимал руку Клэр, и она, полуобхватив другой рукой его шею, прижималась мягкими и влажными губами к его лицу, окутывая нежностью и ароматом пряных запахов, то ли духов, то ли самой природы чувства.
Вместо этого приходилось думать о вещах, которые перестали его заботить, выворачиваться от нежелательных тем в разговорах с Ингрид.
Диссонанс, возникший от скрипучего шуршания рвущейся фольги, вернул его в реальность. Ингорид привычным жестом разломала шоколад, и поставила на столик две чашки с кофе, налила в них молоко. Мягкий свет настольной лампы окутал уютную обстановку гостиной.
- Какие у тебя планы на следующую пятницу? - как бы между прочим спросила она, - В студенческом театре премьера, давай посмотрим? И услышала ответ привычное: «Хорошо. Во сколько?».
Между тем, город перестал привлекать Тэда. Они с Клэр теперь все чаще уезжали туда, где, не обращая внимания на присутствующих, влюбленные парочки качались в объятиях.
Глядя на них, внезапно поддавшись порыву, они тоже целовались, смеясь и играя, ловили руку друг друга, крепко переплетая пальцы, в порывистом желании соединения.
Так легко и незаметно удалось перешагнуть черту стеснительности и отдаления, и распрощаться с привычкой жить по правилам, удаляясь все дальше от быта и суеты. Никто уже не мог разделить с ними это прекрасное чувство насыщения друг другом.
И, когда усталость от ожидания настила обоих, чудесная птица любви взлетела над головами, и пропела свою песню.
Тэд рассчитал эту дорогу по минутам, так много раз приходилось ездить одним и тем же путем. По пути он думал о том, что впервые в жизни попал в положение, разобраться в котором не может.
Клэр опять не разговаривала с ним, почти уже две недели, и снова по тому же поводу - он предпочел ее приглашение в театр обществу Ингрид.
Не специально, просто так получалось, совпали даты, а с Ингрид он всегда планировал и договаривался заранее. И пытался же объяснить, но не помогло. А выбирать между ними двумя ему не хотелось, пусть все будет, как будет.
Ингрид ждала у входа.
Едва взглянул на её стройную и чуть сутуловатую фигуру, выделявшуюся среди небрежно одетых студентов, он почувствовал спокойствие и постоянство.
И такая нежность к этой тихой и понятной ему женщине вдруг захлестнула его, что он с трудом подавил в себе желание прижать её голову к своей груди, и поцеловать в лицо, сжать в ладонях ее тонкие, в веснушках руки.
Ингрид, смущенно отвернулась, буд-то почувствовала.
В битком набитом зале театра, как обычно, стали перебрасываться короткими, и весьма замысловатыми шутками, словно соединяясь этим тайным мостиком среди других присутствующих.
Спектакль оказался коротким, в один акт. К тому же действие, происходившее на сцене, все время прерывалось громким смехом публики, хлопками, стуком и шарканьем стульев, дребезгом то тут, то там падающих телефонов...
Все это отвлекало, и не давало возможности сосредоточится на главном: взять ли Ингрид за руку?
В конце концов он оставил эту мысль, и даже почувствовал некоторое облегчение.
- Поужинаем? Я приглашаю.
- С удовольствием, - ответила она.
В маленьком кафе, том самом, где так недавно он был с Клэр, столик на двоих стоял прямо у окна, открывая панораму вечернего города.
Ингрид рассказывала о книге, которую только что прочла, и внимательно смотрела в глаза Тэду, пытаясь понять его состояние и реакцию.
Тэд не слушал. Постукивая всеми пальцами поочередно по краю стола, сдвинув на нос очки, он внимательно рассматривал картину на противоположной стене: цветущее сливовое дерево.
Тебе что, нравится этот примитив? - перехватила она его взгляд.
- Образ изменчивого мира, - ответил он, но тут же спохватился, увидев, как насторожилась Ингрид.
И вдруг подумал, что не сможет, не получится у него говорить с ней на том же языке, на котором он уже привык, и с таким удовольствием разговаривал с Клэр. Не станешь же объяснять все с самого начала: и про японцев, и про Кейсаря, и про Укиё...
И он загрустил, почувствовал непреодолимое желание увидеть Клэр, рассказать ей о пьесе, о раздражающих звуках, о картине в кафе, и даже об этом странном ощущении нежности к Ингрид, захлестнувшем его так внезапно.
- Я сейчас вернусь, - сказал он, и направился в сторону туалета.
Там, в коридоре у дверей, отправил короткий и емкий текст: «Хочу тебя видеть», - и сразу же получил ответ : « ОК, Приходи, я дома».
Ингрид потягивала из бокала красное вино, вглядываясь в вечерние сумерки за окном. От неожиданности вздрогнула, почувствовав, как теплая ладонь Тэда накрыла ее руку.
- Извини, - сказал он как можно мягче, - мне нужно вернуться к студентам, там что-то случилось.
Клэр как будто даже не удивилась, открыв ему дверь, пропуская в прихожую.
Одета в свободную шелковую рубашку фиолетового цвета, с яркими силуэтами остроклювых птиц, которые приходили в волнистое трепетание, при каждом её движении, словно готовые взлететь, приближались и удалялись, наплывая друг на друга. Тэд наблюдал за этим волнующим перемещением, пока Клэр то выходила, то заходила в комнату.
Он сел в глубокое кресло у окна, но, внезапно передумав, переместился на край дивана, обитого гобеленовой тканью с разбросанными по бежевому фону темно зелеными иероглифами в виде замысловатых веток. Раскрыл какую-то лежащую на диване книгу, и стал читать её в слух, как будто ради этого, собственно, и приехал.
Она подошла, и молча села справа, тесно прижавшись, как ребенок, который приготовился слушать сказку.
И эта ее трогательная непосредственность, маленькие, будто детские ручки, ореол золотистых волос над головой, - вдруг возбудили в нем глубинное и тайное желание, как там, у картины с осьминогом...
И он обхватил ее, и поцеловал прямо в губы, но не так, как обычно, а вложив в поцелуй все чувство страсти, так что рот ее приоткрылся, и он, сам не понимая как, просунул туда свой язык.
Клэр вздрогнула, подавшись той влекущей ломоте разворачивающегося тела, готового изгибается от томления и неги.
И тогда Тэд рывком раздел ее, и аккуратно, как фарфоровую статуэтку, положил на постель, и, наклонившись над ней, вдруг увидел то самое лицо ангела, которое так долго искал.
Он почти вскрикнул, - того ли, потому, что образ этот отозвался прямо в сердце, или от того, что почувствовал, что сердце вот вот выскочит.
Ощутил свежий вкус клубники на мягкой влажности её припухших губ. Увидел, как расширены до края зрачки. Осознал, как по-особенному звучит голос тайны.
- Ты прекрасна, - прошептал он, проникая сознанием в каждую мельчайшую черточку на этой картине, словно поднявшись над ситуацией , и разглядывая её со стороны.
В этот вечер его машина так и осталась стоять рядом с окнами Клэр, до самого утра, пока они вместе вышли из дома и направились каждый по своим делам, тепло и жадно поцеловавшись у подъезда.
- Я позвоню вечером.
- Хорошо. Пока.
По субботам Клэр работала консультантом в одной гуманитарной организации, давала бесплатные советы попавшим в беду людям.
К ней приходили несчастные, потерявшие надежду и связи с семьёй, женщины, рассказывали о своих дьявольски любимых мужьях, которые напиваются до такого состояния, что вываливаются из туалета со спущенными брюками, да так и валяются в прихожей, наполняя ее вонью и ревом дикого зверя, до самого приезда скорой психиатрической помощи, которая увозит их в специальную больницу, где их чистят, и приводят в порядок целых три дня, и тогда дома мир и покой, но через три дня они возвращаются, и все повторяется сначала.
Истории эти были так или иначе похожи друг на друга, хотя и отличались, конечно, именами и адресами посетительниц.
Как ни странно, вопрос о разводе одинаково пугал всех больше, чем сама перспектива продолжения такой жизни.
Клэр повернула голову в сторону очередной посетительницы.
Первым желанием было поскорее отделаться от неё. Женщина вошла и спросила есть ли здесь туалет, но туалета оказалось, и тогда она сказа, что у нее все болит, и села рядом на стул, распространяя вокруг себя запах алкоголя и дешевого одеколона.
Большое отекшее лицо с выщербленными зубами, вытянутая несвежая майка приспущена. Правое плечо обнажено. На нем зеленым и красным цветом вытатуировано имя любимого сына, - предмет особой материнской гордости. Она наклонила голову, и громко шмыгнула носом:
- Моя сестра...И сын. О-о -они не хотят общаться со мной, считают монстром. Я не пьяная, я просто устала.
- Да- да покачала головой Клэр, просто чтобы поддержать разговор.
И вдруг подумала, что это могла бы быть ее мать, недавно умершая от алкоголизма в возрасте этой вот женщины. Она была такая же располневшая, с немыслимо отекшей фигурой, и так же жаловалась на здоровье, и плакала, за неимением возможности общаться с Клэр ( а ведь она тоже считала мать монстром), раздаривала кому попало дорогие вещи из дома, только чтобы они выслушали её, поговорили с ней...
И Клэр вздрогнула: а вдруг это мать хочет сказать ей что то. Ведь каждый человек приходит не просто так, а со своим особым посланием, и надо уметь его услышать, выслушать.
И она внимательно посмотрела на женщину. И стала поддакивать, успокаивать, кивать головой.
А женщина плакала, вытирая тыльной стороной ладони набухшее от слез лицо, резким движением отворачивая нос, и заканчивая эти незамысловатые движения отиранием ладони о край замызганной майки.
А потом взяла ее за руку: « Как тебя зовут? Клэр. Красивое имя. Спасибо, что выслушала. Ты хорошая. Будь счастлива … »
Да, это было материнское прощение, таким вот необычным способом. Клэр уже не сомневалась.
Домой она не шла, а летела, словно приподнимаясь над землей, почувствовав необычайное облегчение после этой встречи, как-будто крылья выросли.
Нужно поскорее поделиться этим. Он один сможет понять её...
Ингрид готовила свинину под белым соусом.
С тех пор как Тэд похвалил ее стряпню, - она старалась каждый раз приготовить ему что особенное, не жалея ни сил, ни денег, ни времени.
Их неторопливые доверительные беседы, начинавшиеся в обед, обычно заканчивались за полночь.
Они так искренне принадлежали друг другу, что, у Ингрид не возникало сомнения во взаимности чувств, и, казалось, этому счастливому времени не будет конца.
В этот раз все было как обычно, но, уходя, Тэд забыл в прихожей свой мобильник, и обнаружил это только дома.
Потому решил, что утром позвонит с работы, и попросит Клэр, чтобы она, если захочет написать сообщение, то лучше на французском. « Понимаешь, мне так нравится, в этом есть что-то...»
Он планировал поскорее встретится с Ингрид, и забрать свой телефон, наверняка зная, что французским она не владеет.
Клэр, конечно, удивилась, но приняла это как игру, и написала ему, (раз так хочешь — пожалуйста) о том, как восхитительно наступило утро, благодарила за цветы, которые накануне нашла в ручке двери, и как крепко она его обнимает, что по- французски означает и целует, кстати...
Собираясь на работу, Ингрид засовывала опухшую ногу в тесную туфлю. Надо бы сходить к врачу, отечность беспокоит все больше.
Внезапно звякнул телефон. Наверное, Тэд забыл вчера, надо захватить, и отдать ему.
Она обернулась, и машинально посмотрела на высветившийся экран.
Там плясали свой галоп французские буквы.
Кое-что она помнила со школы. Любопытство, подогреваемое придуманной тут же формулой: « ...думала, может что -то важное, или срочное ..» пересилило, и она прочла, и больше внутренним чутьем, чем пониманием ощутила неладное.
Ингрид тупо смотрела на текст, который вдруг исчез с экрана. Тут же, не раздумывая, нажала кнопку меню. Сообщение опять возникло.
Она прекратила борьбу с туфлей, и остановилась, опираясь на носок, как балерина. Поднесла телефон ближе к лицу, и открыла «Сообщения».
На нее обрушилась всем своим гортанным клёкотом тягучая патока переписки двух одурманенных чувствами людей.
Остановится уже было невозможно, потому и прочла всю эту вереницу нежнословных и перекатывающихся от одного к другому текстов, словно песню любви, куплет за куплетом.
В голове загудело, сердце заколотилось. Сознание отказывалось принимать все это, душило наступившим ступором.
Нужно было как то загасить в себе гнев, остановить захлестнувшие эмоции, приглушить их.
Ингрид подошла к холодильнику, и сделала то, что сама от себя не ожидала: достала бутылку водки « Смирнофф», рывком скрутила пробку и глотнула из горлышка.
Обжигающий холодок пробежал внутрь, но не спас от разрывающего душу ощущения боли.
- Как же это?!...
Очистила мандарин и запихнула его целиком в рот, раздавила сочные дольки и, сглотнув сок, выплюнула в раковину комок оранжевой мякоти.
Одела (внезапно переставшие быть тесными) туфли, и прошла к остановке.
Дверь автобуса открылась прямо перед лицом, и она вошла, нарочно грубо толкнув плечом какого-то парня, пытавшегося сесть на свободное место.
Парень возмутился, но спорить не стал.
Перебирая в мыслях их последнюю встречу, минута за минутой, Ингрид не могла понять почему, как это возможно, ведь он так легко соглашался бывать у неё, ходить в театры, и так радовался каждой минуте их общего времени. Ожидая чего угодно, но только не этого, она, конечно, думала об их общем будущем, казалось еще чуть - чуть и все случиться, все шло к тому... И вдруг такой поворот.
Автобус притормозил. На выходе она опять толкнула того же парня. Все перестало быть важным.
Ни чего не подозревающий Тэд уже ждал на остановке, улыбаясь своей открытой, и светлой улыбкой. Как обычно, потянулся к короткому объятию, но она оттолкнула, и почти швырнула ему телефон.
- Кто эта «Клэр»?
- О чем ты?
- Я о том, что у тебя роман, и не просто..., пожалуй я знаю кто это. Как ты мог все это время обманывать меня!
- Но я не врал. Я же говорил, что мы ходим в музеи. А о другом ты не спрашивала.
Ингрид вдруг увидела, что глаза его заблестели незнакомым колючим блеском, выдавая то ли испуг, то ли разочарование, а может быть и то и другое.
Он был ее мечтой, ее надеждой, лучшим, что случилось с ней за последнее время. И сейчас все это вместе уходило к какой-то девчонке, а ведь столько могла бы дать ему она, столько ...
- Все. Я больше не хочу тебя видеть.
И ни слова в ответ.
Тэд подумал, что наверно когда-то любил эту немолодую седовласую женщину, или может быть жалел ее, или просто привык к ней. Им даже было хорошо вместе.
Но все разом изменилось, все приобрело другие очертания.
Перед ним стояла не та милая и отзывчивая, которая привлекала, очаровывала, ждала, а чужая и случайная, ни чего общего с прежней...
Все, что их связывало — было лишь её фантазией, её интересом, её желанием, на которые он с готовностью отвечал.
В этих отношениях не было той жизни, которая теперь захватила его целиком.
И хорошо, что все решилось именно так. Он, наконец- то, свободен.
И не хотелось больше думать о случившемся, это уже потеряло свою ценность, стало историей.
Сейчас он знал, что у него есть ангел, и ангел этот ждет его, перемещаясь в легком кружении дивных птиц.
И от этой мысли стало так легко, и одновременно стыдно как-то, но и радостно.
И захотелось уйти, туда, где белое покрывало дня уже приоткрывало волнующую и чудесную картину, которую они творили вдвоем.
И не было ни чего важнее, и нужнее, чем эта его вновь обретенная надежда и мечта.
Он хотел поскорее заглянуть в ее глаза, потрогать ее волосы, утонуть в этом облаке неги и забвения.
Ветер наклонил прямо к лицу тяжелую ветку дерева.
Похоже на какой-то иероглиф, - подумал Тэд, надо бы рассказать Клэр...
И он открыл блокнот и записал:
Порывистый ветер
к лицу моему,
качнув, наклонил ветку,
похожую на иероглиф «Любовь».
У Тэда не было времени заняться машиной.
Он все чаще слонялся по антикварным магазинам в поисках старинных открыток, подолгу вглядывался в нарисованные лица, стараясь найти то, которое однажды, будучи ещё ребенком, видел, и теперь уже точно не помнит, был ли это сон, или реальность.
Его неотступно преследовала мысль, что это был ангел, открывший какую-то тайну. Ощущения неги и тепла, оставшиеся от той встречи, будоражили в нем желание увидеть это лицо еще раз.
Казалось, что стоит найти, - и все вспомнится, он будет счастлив.
Вот и перебирал старые фотографии, листал альбомы и пожелтевшие книги в библиотеках.
Особенно тщательно изучал открытки, ведь они непременно должны были сохранить образы того времени.
Давно привыкшие к странностям покупателей полусонные продавцы антиквариата выдвигали надорванные картонные коробки с пасхальными и рождественскими картинками, кое где подписанными мелким разбегающимся почерком, отчего чернила в начале строчки казались темнее, чем в середине, и совсем пропадали к концу фразы.
Состарившиеся гномы и петушки, девочки в меховых шубках и отороченных мехом сапожках, красноносые Санты...
Но то, что он искал, так и не появлялось.
Работа со студентами, которых он курировал, как преподаватель, конечно, отвлекала, но это только на время.
А по выходным у него неожиданно возникла обязанность встречаться с Клэр, аспиранткой кафедры права, и уезжать вместе с ней за город, навещая старинные усадьбы и парки, гулять по обшарпанным коридорам некогда богатых дворцов.
Это началось как странное путешествие двух героев из разных историй.
В прошлом году, на книжной ярмарке, у полки с фолиантами об искусстве, они разговорились, и она дала ему свою визитную карточку, а он зачем-то позвонил, просто так, и пригласил выпить кофе...
С тех пор они стали вместе посещать музеи, или концерты симфонической музыки, что в общем-то вызывало в нем больше скуку и зевоту, чем интерес, и он каждый раз делал усилие над собой, собираясь на очередную такую встречу.
Но постепенно привык проводить с ней время, и это больше походило на « почему бы и нет», чем на желания общения именно с ней.
Кроме того, неожиданно для себя Тэд обнаружил, что ему даже нравится: словно случайно тронуть ее за руку, или наклоняясь близко, так, что становится виден кусочек загорелой кожи в проеме между первой незастегнутой пуговкой и воротником, ощущать запах духов.
Это были удивительные мгновения тоски по чему то еще непознанному, но ставшему уже таким близким, что и сомнения не возникало, что оно принадлежит ему, хотя и не имеет конкретных очертаний.
И однажды, после концерта, в переполненном кафе, где они прятали усталость за никчемными разговорами, Клэр спросила его об увлечениях, о том, как он проводит свободное время, подозревая, конечно, « один или с кем-то ».
- Ужинаю иногда у одной интересной дамы, - с нескрываемым восторгом, словно давно ждал этого вопроса, ответил он. Так, ни чего особенного в отношениях, просто хорошо вместе. Работаем в одном институте. С ней легко.
Клэр резко замолчала, изменившись в лице, скрутила из салфетки трубочку, вновь развернула, опять скрутила, сдавливая в тяжелом дыхании накатившее отчаянье.
В тот день она впервые показала ему такой далекой, такой чужой и отталкивающей, что что он даже испугался.
Но так вот сразу потерять ее не хотел.
Потому выбрал испытанный способ примирения - пошел провожать до дома, переговаривая по дороге какие то незначительные вещи, то и дело обращаясь к ее любимым картинам или музыке, что бы скрасить нависшую немоту и тяжесть в отношениях.
Тогда ситуацию удалось вырулить, но возникшее чувство вины делало его незащищенным и жалким, чего он ни когда не испытывал с Ингрид, имевшей веселый и легкий нрав, и приятное обыкновение ровного и последовательного тона в разговорах.
В ней, однако, не было присущего Клэр очарования жизнью, умения восхищаться, стремления увлекать этим.
И, хотя они по-прежнему смотрели на одни и те же пейзажи, но видели разные деревья, - Клэр умела убеждать, а он это ценил.
Город внезапно опустел после зимних холодов и едва начавшейся весенней простуды. Налетевший ветер болтался без толку по почти безлюдным улицам, да так никого и не встретив, возвращался обратно, на ту же площадь, чтобы начать путешествие снова, поигрывая бумажными пакетами и пустыми картонными стаканчиками, перекидывая их с тротуара на дорогу, подбрасывая под ноги редким прохожим.
Клэр пригласила его на выставку. Мои любимые японцы, сказа она.
И он рассмеялся, представив, как вдоль стен, в поклоне ожидают их
«любимые японцы».
Но в полутемном зале ни кого не было.
Крошечные, почти прозрачные фарфоровые чашечки с изображением птиц подрагивали в лучах приглушенного света, переливаясь таинственными тенями.
Сквозь мутноватые стекла большого стеклянного куба у стены загадочными намеками просвечивались распахнутые веера, и расписные чехлы-свитки под ними.
- Здесь, за ширмой …- она плавным движением отвела покрывало, закрывавшее холст от посторонних взглядов.
На него в упор уставились подведенные тушью огромные раскосые глаза. Заостренный овал выбеленного лица. Тонкие дуги бровей. Алый полумесяц рта.
В черных высоко поднятых волосах накрест воткнуты заколки в виде острых шпаг.
Прекрасное тело податливо развернуто в неестественной позе, открывая набухший от неги, распустившийся цветок любви.
Рядом сидит на корточках немолодой японец с пучком волос над выбритым теменем. Сквозь раздвинутые полы его халата призывно выпирает непропорционально огромный отросток.
Вот— вот и они сольются в неистовом порыве удовольствия и страсти.
А на соседнем полотне блаженствуя полулежит полнотелая женщина, окутанная странным существом зеленоватого цвета, похожим на осьминога, многочисленные щупальца которого проникают во все щелочки разнеженного тела.
Сочный вишневый рот приоткрыт в сладострастном ожидании подкатывающего пика наслаждения. Она готова к схватке, чтобы потом, сдавливая в горле крик, уронить голову в его мягкие лапы.
Огромные, налитые кровью глаза похотливого чудовища с вожделением уставились прямо в лицо, наблюдая за погружением жертвы в пагубную негу ласки.
Тэд смотрел как зачарованный, не в силах отойти, боясь пропустить каждый штрих. От этих картин у него закружилась голова, и волной напряжения содрогнулось возбужденное тело.
Он вдруг почувствовал на себе взгляд, и повернул голову, устыдившись настигшего его желания.
Клэр молча наблюдала за ним.
- Это и есть Утамаро?
- Нет, но близко по стилю..
.
Отпущенная штора поспешно упала на место, закрыв застрявший в сознании сюжет.
- … А это?
За коллекцией металлических шлемов белели гравюры с изображениями сценок из жизни воинов: то ли близких друзей, то ли пылких любовников.
Чуть поодаль пейзажи: деревня, фонарики, неспеша перемещающиеся люди с коромыслами наперевес, одеты в легкие шлепанцы на высокой подошве из пробкового дерева.
Женщины в цветастых кимоно несут угловатые разноцветные зонтики. На заднем плане гора с белым конусом ( символ свободы и силы), и огромное красное солнце заливает все вокруг густыми и полными мудрой силы лучами.
Впечатление было столь живым и глубоким, что он и сам, казалось, пошел вслед...
- Укиё - э. Правда здорово!?
- А что это?
- Образы изменчивого мира.
- ?
Ну вот же: запечатлённое мгновение. Видишь, солнце садиться, вот- вот сядет, и люди скоро уйдут, их не будет. Но пока все это присутствует, - художник уловил и настроение, и время, и так щедро передал нам. Мир меняется, каждую минуту... Нужно успеть поймать момент, изобразить его...
Пойдем, пообедаем у меня дома...
По дороге к её дому молчали. Но в этом не было напряжения, скорее воздух улицы, насыщенный приключениями дня, наполнил душу ожиданием перемен. Что чувствовалось и в самой обстановке квартиры.
Репродукции импрессионистов на стенах, полки с книгами, напольные часы, надрывно и долго дребезжащие при бое, огромная пузатая ваза в синюю мелкую сеточку в углу у двери, - все застыли в недоумении.
- Давай выпьем на брудершафт и перейдем на ты?
- А мы уже так близко..?
На самом деле ему хотелось этого, но он не был уверен, что сможет говорить ей « ты». В их отношениях существовала привычная дистанция, установившаяся с самого начала знакомства, когда еще вершина не доступна, и желаний почти никаких нет.
- Вот. Хочешь вместе почитаем?
Она принесла из соседней комнаты потрепанную детскую книжку, с изображенным на обложке японским садиком.
- В нем всегда есть и загадка, и обязательное условие: вода и камни (символы движения и стабильности.
Словно бы случайно разбросаны, но на самом деле: тщательно продумано место каждому, и даже аккуратным водным запрудам, и коротким кустикам пихты по краям невысокого мостика...
И, конечно, гора с белым конусом, и солнце...
Они уселись на диван. Клэр обхватила застывшую в напряжении правую руку Тэда, приникла к нему.
От неожиданности он растерялся, но вида не подал, и, не меняя положения, одел очки, и стал вслух читать про то, как Кейсарь вышел в сад, и увидел любимое сливовое дерево, которое увяло и высохло, и от огорчения заболел. Обеспокоенные слуги разослали гонцов по всей стране, и те нашли такое дерево в саду у Укиё. Это дерево Укиё любил рисовать,в то время, как его жена писала стихи о его прекрасных цветах, а их маленький сын дружил с соловьем, жившим на ветвях.
Теперь дерево должно было переместиться в сад к Кейсарю, но посланник, видя, что мальчик глотает слёзы, разрешил ему прикрепить к ветке небольшую записку. И Кейсарь нашел это послание, когда любовался на закате новым и красивым деревом. Он развернул рулончик бумаги, и прочел стихотворение, написанное крупным и неровным детским почерком:
«Когда солнце сядет, и все пойдут по своим домам, — куда деваться моему другу соловью?»
Простодушные слова эти так тронули Кейсаря, что он велел привести к себе мальчика и его родителей.
Родители смущенно просили прощения, но Кейсарь сказал: «Моей прихотью было - пересадить дерево, но моя воля: вернуть его она место, потому, что я не хочу, чтобы мальчик потерял друга. А ты, Укиё, нарисуй мне весь сад, пока еще есть в нем это прекрасное дерево!»
И Укиё нарисовал великолепную картину. А его жена написала об этом стихи.
- Вот какая история про Укиё.
- Что же,- давай выпьем на брудершафт, и поцелуемся, по традиции, чтобы убедиться, что вино не отравлено.
И они пригубили вино, и поцеловались.
И, опьянев от наслаждения, не сговариваясь, (отпустив себя, разрешив наконец самим себе быть свободными), как безумные, впивались друг в друга.
Им нравился сам процесс познания, сопровождаемый подшучиванием, игрой словами, наслаждением каждой минутой, каждым касанием.
Особенно в поездках, за городом. Там все случалось очень легко и радостно, вроде даже с вызовом всем остальным, что раззадоривало обоих, и придавало их отношениям остроту и изысканность.
Ингрид почуяла перемену, хотя до конца и не понимала, в чем дело.
Тэд по-прежнему звонил ей вечерами, и приходил по субботам, они обедали, обсуждая накопившиеся за неделю новости, но он стал каким-то чужим, с несвойственной ему ранее молчаливостью, и отсутствующим взглядом.
Кроме того, он часто упоминал какие то странные выставки, отчего Ингрид напрягалась и нервничала, но вопросов не задавала, придерживаться тактики выжидания.
Тэд тоже нервничал, ему все время хотелось возвращаться в мыслях к тем минутам, когда он сжимал руку Клэр, и она, полуобхватив другой рукой его шею, прижималась мягкими и влажными губами к его лицу, окутывая нежностью и ароматом пряных запахов, то ли духов, то ли самой природы чувства.
Вместо этого приходилось думать о вещах, которые перестали его заботить, выворачиваться от нежелательных тем в разговорах с Ингрид.
Диссонанс, возникший от скрипучего шуршания рвущейся фольги, вернул его в реальность. Ингорид привычным жестом разломала шоколад, и поставила на столик две чашки с кофе, налила в них молоко. Мягкий свет настольной лампы окутал уютную обстановку гостиной.
- Какие у тебя планы на следующую пятницу? - как бы между прочим спросила она, - В студенческом театре премьера, давай посмотрим? И услышала ответ привычное: «Хорошо. Во сколько?».
Между тем, город перестал привлекать Тэда. Они с Клэр теперь все чаще уезжали туда, где, не обращая внимания на присутствующих, влюбленные парочки качались в объятиях.
Глядя на них, внезапно поддавшись порыву, они тоже целовались, смеясь и играя, ловили руку друг друга, крепко переплетая пальцы, в порывистом желании соединения.
Так легко и незаметно удалось перешагнуть черту стеснительности и отдаления, и распрощаться с привычкой жить по правилам, удаляясь все дальше от быта и суеты. Никто уже не мог разделить с ними это прекрасное чувство насыщения друг другом.
И, когда усталость от ожидания настила обоих, чудесная птица любви взлетела над головами, и пропела свою песню.
Тэд рассчитал эту дорогу по минутам, так много раз приходилось ездить одним и тем же путем. По пути он думал о том, что впервые в жизни попал в положение, разобраться в котором не может.
Клэр опять не разговаривала с ним, почти уже две недели, и снова по тому же поводу - он предпочел ее приглашение в театр обществу Ингрид.
Не специально, просто так получалось, совпали даты, а с Ингрид он всегда планировал и договаривался заранее. И пытался же объяснить, но не помогло. А выбирать между ними двумя ему не хотелось, пусть все будет, как будет.
Ингрид ждала у входа.
Едва взглянул на её стройную и чуть сутуловатую фигуру, выделявшуюся среди небрежно одетых студентов, он почувствовал спокойствие и постоянство.
И такая нежность к этой тихой и понятной ему женщине вдруг захлестнула его, что он с трудом подавил в себе желание прижать её голову к своей груди, и поцеловать в лицо, сжать в ладонях ее тонкие, в веснушках руки.
Ингрид, смущенно отвернулась, буд-то почувствовала.
В битком набитом зале театра, как обычно, стали перебрасываться короткими, и весьма замысловатыми шутками, словно соединяясь этим тайным мостиком среди других присутствующих.
Спектакль оказался коротким, в один акт. К тому же действие, происходившее на сцене, все время прерывалось громким смехом публики, хлопками, стуком и шарканьем стульев, дребезгом то тут, то там падающих телефонов...
Все это отвлекало, и не давало возможности сосредоточится на главном: взять ли Ингрид за руку?
В конце концов он оставил эту мысль, и даже почувствовал некоторое облегчение.
- Поужинаем? Я приглашаю.
- С удовольствием, - ответила она.
В маленьком кафе, том самом, где так недавно он был с Клэр, столик на двоих стоял прямо у окна, открывая панораму вечернего города.
Ингрид рассказывала о книге, которую только что прочла, и внимательно смотрела в глаза Тэду, пытаясь понять его состояние и реакцию.
Тэд не слушал. Постукивая всеми пальцами поочередно по краю стола, сдвинув на нос очки, он внимательно рассматривал картину на противоположной стене: цветущее сливовое дерево.
Тебе что, нравится этот примитив? - перехватила она его взгляд.
- Образ изменчивого мира, - ответил он, но тут же спохватился, увидев, как насторожилась Ингрид.
И вдруг подумал, что не сможет, не получится у него говорить с ней на том же языке, на котором он уже привык, и с таким удовольствием разговаривал с Клэр. Не станешь же объяснять все с самого начала: и про японцев, и про Кейсаря, и про Укиё...
И он загрустил, почувствовал непреодолимое желание увидеть Клэр, рассказать ей о пьесе, о раздражающих звуках, о картине в кафе, и даже об этом странном ощущении нежности к Ингрид, захлестнувшем его так внезапно.
- Я сейчас вернусь, - сказал он, и направился в сторону туалета.
Там, в коридоре у дверей, отправил короткий и емкий текст: «Хочу тебя видеть», - и сразу же получил ответ : « ОК, Приходи, я дома».
Ингрид потягивала из бокала красное вино, вглядываясь в вечерние сумерки за окном. От неожиданности вздрогнула, почувствовав, как теплая ладонь Тэда накрыла ее руку.
- Извини, - сказал он как можно мягче, - мне нужно вернуться к студентам, там что-то случилось.
Клэр как будто даже не удивилась, открыв ему дверь, пропуская в прихожую.
Одета в свободную шелковую рубашку фиолетового цвета, с яркими силуэтами остроклювых птиц, которые приходили в волнистое трепетание, при каждом её движении, словно готовые взлететь, приближались и удалялись, наплывая друг на друга. Тэд наблюдал за этим волнующим перемещением, пока Клэр то выходила, то заходила в комнату.
Он сел в глубокое кресло у окна, но, внезапно передумав, переместился на край дивана, обитого гобеленовой тканью с разбросанными по бежевому фону темно зелеными иероглифами в виде замысловатых веток. Раскрыл какую-то лежащую на диване книгу, и стал читать её в слух, как будто ради этого, собственно, и приехал.
Она подошла, и молча села справа, тесно прижавшись, как ребенок, который приготовился слушать сказку.
И эта ее трогательная непосредственность, маленькие, будто детские ручки, ореол золотистых волос над головой, - вдруг возбудили в нем глубинное и тайное желание, как там, у картины с осьминогом...
И он обхватил ее, и поцеловал прямо в губы, но не так, как обычно, а вложив в поцелуй все чувство страсти, так что рот ее приоткрылся, и он, сам не понимая как, просунул туда свой язык.
Клэр вздрогнула, подавшись той влекущей ломоте разворачивающегося тела, готового изгибается от томления и неги.
И тогда Тэд рывком раздел ее, и аккуратно, как фарфоровую статуэтку, положил на постель, и, наклонившись над ней, вдруг увидел то самое лицо ангела, которое так долго искал.
Он почти вскрикнул, - того ли, потому, что образ этот отозвался прямо в сердце, или от того, что почувствовал, что сердце вот вот выскочит.
Ощутил свежий вкус клубники на мягкой влажности её припухших губ. Увидел, как расширены до края зрачки. Осознал, как по-особенному звучит голос тайны.
- Ты прекрасна, - прошептал он, проникая сознанием в каждую мельчайшую черточку на этой картине, словно поднявшись над ситуацией , и разглядывая её со стороны.
В этот вечер его машина так и осталась стоять рядом с окнами Клэр, до самого утра, пока они вместе вышли из дома и направились каждый по своим делам, тепло и жадно поцеловавшись у подъезда.
- Я позвоню вечером.
- Хорошо. Пока.
По субботам Клэр работала консультантом в одной гуманитарной организации, давала бесплатные советы попавшим в беду людям.
К ней приходили несчастные, потерявшие надежду и связи с семьёй, женщины, рассказывали о своих дьявольски любимых мужьях, которые напиваются до такого состояния, что вываливаются из туалета со спущенными брюками, да так и валяются в прихожей, наполняя ее вонью и ревом дикого зверя, до самого приезда скорой психиатрической помощи, которая увозит их в специальную больницу, где их чистят, и приводят в порядок целых три дня, и тогда дома мир и покой, но через три дня они возвращаются, и все повторяется сначала.
Истории эти были так или иначе похожи друг на друга, хотя и отличались, конечно, именами и адресами посетительниц.
Как ни странно, вопрос о разводе одинаково пугал всех больше, чем сама перспектива продолжения такой жизни.
Клэр повернула голову в сторону очередной посетительницы.
Первым желанием было поскорее отделаться от неё. Женщина вошла и спросила есть ли здесь туалет, но туалета оказалось, и тогда она сказа, что у нее все болит, и села рядом на стул, распространяя вокруг себя запах алкоголя и дешевого одеколона.
Большое отекшее лицо с выщербленными зубами, вытянутая несвежая майка приспущена. Правое плечо обнажено. На нем зеленым и красным цветом вытатуировано имя любимого сына, - предмет особой материнской гордости. Она наклонила голову, и громко шмыгнула носом:
- Моя сестра...И сын. О-о -они не хотят общаться со мной, считают монстром. Я не пьяная, я просто устала.
- Да- да покачала головой Клэр, просто чтобы поддержать разговор.
И вдруг подумала, что это могла бы быть ее мать, недавно умершая от алкоголизма в возрасте этой вот женщины. Она была такая же располневшая, с немыслимо отекшей фигурой, и так же жаловалась на здоровье, и плакала, за неимением возможности общаться с Клэр ( а ведь она тоже считала мать монстром), раздаривала кому попало дорогие вещи из дома, только чтобы они выслушали её, поговорили с ней...
И Клэр вздрогнула: а вдруг это мать хочет сказать ей что то. Ведь каждый человек приходит не просто так, а со своим особым посланием, и надо уметь его услышать, выслушать.
И она внимательно посмотрела на женщину. И стала поддакивать, успокаивать, кивать головой.
А женщина плакала, вытирая тыльной стороной ладони набухшее от слез лицо, резким движением отворачивая нос, и заканчивая эти незамысловатые движения отиранием ладони о край замызганной майки.
А потом взяла ее за руку: « Как тебя зовут? Клэр. Красивое имя. Спасибо, что выслушала. Ты хорошая. Будь счастлива … »
Да, это было материнское прощение, таким вот необычным способом. Клэр уже не сомневалась.
Домой она не шла, а летела, словно приподнимаясь над землей, почувствовав необычайное облегчение после этой встречи, как-будто крылья выросли.
Нужно поскорее поделиться этим. Он один сможет понять её...
Ингрид готовила свинину под белым соусом.
С тех пор как Тэд похвалил ее стряпню, - она старалась каждый раз приготовить ему что особенное, не жалея ни сил, ни денег, ни времени.
Их неторопливые доверительные беседы, начинавшиеся в обед, обычно заканчивались за полночь.
Они так искренне принадлежали друг другу, что, у Ингрид не возникало сомнения во взаимности чувств, и, казалось, этому счастливому времени не будет конца.
В этот раз все было как обычно, но, уходя, Тэд забыл в прихожей свой мобильник, и обнаружил это только дома.
Потому решил, что утром позвонит с работы, и попросит Клэр, чтобы она, если захочет написать сообщение, то лучше на французском. « Понимаешь, мне так нравится, в этом есть что-то...»
Он планировал поскорее встретится с Ингрид, и забрать свой телефон, наверняка зная, что французским она не владеет.
Клэр, конечно, удивилась, но приняла это как игру, и написала ему, (раз так хочешь — пожалуйста) о том, как восхитительно наступило утро, благодарила за цветы, которые накануне нашла в ручке двери, и как крепко она его обнимает, что по- французски означает и целует, кстати...
Собираясь на работу, Ингрид засовывала опухшую ногу в тесную туфлю. Надо бы сходить к врачу, отечность беспокоит все больше.
Внезапно звякнул телефон. Наверное, Тэд забыл вчера, надо захватить, и отдать ему.
Она обернулась, и машинально посмотрела на высветившийся экран.
Там плясали свой галоп французские буквы.
Кое-что она помнила со школы. Любопытство, подогреваемое придуманной тут же формулой: « ...думала, может что -то важное, или срочное ..» пересилило, и она прочла, и больше внутренним чутьем, чем пониманием ощутила неладное.
Ингрид тупо смотрела на текст, который вдруг исчез с экрана. Тут же, не раздумывая, нажала кнопку меню. Сообщение опять возникло.
Она прекратила борьбу с туфлей, и остановилась, опираясь на носок, как балерина. Поднесла телефон ближе к лицу, и открыла «Сообщения».
На нее обрушилась всем своим гортанным клёкотом тягучая патока переписки двух одурманенных чувствами людей.
Остановится уже было невозможно, потому и прочла всю эту вереницу нежнословных и перекатывающихся от одного к другому текстов, словно песню любви, куплет за куплетом.
В голове загудело, сердце заколотилось. Сознание отказывалось принимать все это, душило наступившим ступором.
Нужно было как то загасить в себе гнев, остановить захлестнувшие эмоции, приглушить их.
Ингрид подошла к холодильнику, и сделала то, что сама от себя не ожидала: достала бутылку водки « Смирнофф», рывком скрутила пробку и глотнула из горлышка.
Обжигающий холодок пробежал внутрь, но не спас от разрывающего душу ощущения боли.
- Как же это?!...
Очистила мандарин и запихнула его целиком в рот, раздавила сочные дольки и, сглотнув сок, выплюнула в раковину комок оранжевой мякоти.
Одела (внезапно переставшие быть тесными) туфли, и прошла к остановке.
Дверь автобуса открылась прямо перед лицом, и она вошла, нарочно грубо толкнув плечом какого-то парня, пытавшегося сесть на свободное место.
Парень возмутился, но спорить не стал.
Перебирая в мыслях их последнюю встречу, минута за минутой, Ингрид не могла понять почему, как это возможно, ведь он так легко соглашался бывать у неё, ходить в театры, и так радовался каждой минуте их общего времени. Ожидая чего угодно, но только не этого, она, конечно, думала об их общем будущем, казалось еще чуть - чуть и все случиться, все шло к тому... И вдруг такой поворот.
Автобус притормозил. На выходе она опять толкнула того же парня. Все перестало быть важным.
Ни чего не подозревающий Тэд уже ждал на остановке, улыбаясь своей открытой, и светлой улыбкой. Как обычно, потянулся к короткому объятию, но она оттолкнула, и почти швырнула ему телефон.
- Кто эта «Клэр»?
- О чем ты?
- Я о том, что у тебя роман, и не просто..., пожалуй я знаю кто это. Как ты мог все это время обманывать меня!
- Но я не врал. Я же говорил, что мы ходим в музеи. А о другом ты не спрашивала.
Ингрид вдруг увидела, что глаза его заблестели незнакомым колючим блеском, выдавая то ли испуг, то ли разочарование, а может быть и то и другое.
Он был ее мечтой, ее надеждой, лучшим, что случилось с ней за последнее время. И сейчас все это вместе уходило к какой-то девчонке, а ведь столько могла бы дать ему она, столько ...
- Все. Я больше не хочу тебя видеть.
И ни слова в ответ.
Тэд подумал, что наверно когда-то любил эту немолодую седовласую женщину, или может быть жалел ее, или просто привык к ней. Им даже было хорошо вместе.
Но все разом изменилось, все приобрело другие очертания.
Перед ним стояла не та милая и отзывчивая, которая привлекала, очаровывала, ждала, а чужая и случайная, ни чего общего с прежней...
Все, что их связывало — было лишь её фантазией, её интересом, её желанием, на которые он с готовностью отвечал.
В этих отношениях не было той жизни, которая теперь захватила его целиком.
И хорошо, что все решилось именно так. Он, наконец- то, свободен.
И не хотелось больше думать о случившемся, это уже потеряло свою ценность, стало историей.
Сейчас он знал, что у него есть ангел, и ангел этот ждет его, перемещаясь в легком кружении дивных птиц.
И от этой мысли стало так легко, и одновременно стыдно как-то, но и радостно.
И захотелось уйти, туда, где белое покрывало дня уже приоткрывало волнующую и чудесную картину, которую они творили вдвоем.
И не было ни чего важнее, и нужнее, чем эта его вновь обретенная надежда и мечта.
Он хотел поскорее заглянуть в ее глаза, потрогать ее волосы, утонуть в этом облаке неги и забвения.
Ветер наклонил прямо к лицу тяжелую ветку дерева.
Похоже на какой-то иероглиф, - подумал Тэд, надо бы рассказать Клэр...
И он открыл блокнот и записал:
Порывистый ветер
к лицу моему,
качнув, наклонил ветку,
похожую на иероглиф «Любовь».
