Послевкусие
После просмотра фильмов Отара Иоселиани "Зимняя песня" и "Охота на бабочек", и несколько интервью с ним в различных программах, осталось странное послевкусие - его выражение презрения. Это фильмы не про любовь, хоть и с заявкой на человеколюбие своего рода (2015 год, Франция, семью беженцев вместе с детьми, которые нелегально живут в собранном из чего попало лагере, слушают грузинские песни по радио, и пьют вино, выселяют злые полицейские, прямо на помойку, выбрасывают их вещи, и их самих в кучу мусора – просто и прямо), и так далее. Награды. Свой взгляд. Известность. На встрече со зрителями в Москве, он говорит, что только несколько процентов зрителей могут понимать его фильмы, и на них-то и рассчитано, и что основной массе жителей России должно быть стыдно за деяния их предков, надсмотрщиков лагерей, злых следователей... Имеет право обижаться, его отец сидел в ГУЛАГе 30 лет, и он живет с этим чувством.
- Не давайте мне цветы, - говорит он женщине, которая пришла на встречу, и принесла букет в подарок, - я не балерина! Оставьте эти цветы себе.
Понятно и точно. Она принесла купленные на скромные сбережения цветы, и принять эти цветы – значит объединить себя с человеком, душевно, эмоционально, трогательно. Но он все сказал еще до начала выступления, и женщина так и осталась сидеть с этим букетом, и слушать, как он говорил о достоинстве и чести, о том, как КГБ предъявляло ему претензии-ассоциации бурной воды и быков в грязи, или цифры 49 на бочке с вином.
«Грузины не ненавидят русских, - говорит он в одном из интервью, — это не правда. Они много лет терпят и презирают их», то есть русских. И оседает в сознании слово, весьма характерное, емкое.
Потому и карикатурно снята сцена про русскую семью, приехавшую из коммуналки московской во Францию, чтобы похоронить свою родственницу. Молодая женщина приезжает в дождливую погоду в меховой шапке и ботинках с меховой оторочкой, и проматывает потом доставшееся наследство в модном бутике, покупая дорогие тряпки, в том числе шубу и шапку, очень напоминающие форму комиссара отряда.
Таких женщин, конечно, полно, без вкуса и без ума. Но фильм, сделанный с заявкой на тонкие нюансы в стиле фильмов Феллини, дополнен этой сценой о русских, устроивших пьянку с дракой и гитарой.
Меня поразило участие философа и мыслителя Александра Пятигорского, который в титрах звучит как Саша Пятигорский, исполнившего роль махараджи в фильме «Охота на бабочек». Присущая ему стеснительность и неловкость внутренняя, от того, что пришлось одевать на себя чужие одежды, и делать то, что ему не присуще, выдали его с первого кадра, и в глазах «махараджи» то ли испуг, то ли дурашливость компанейская.
И то ли дурашливость, то ли неопрятность в отношении к людям в интервью журналисту, который, пристроившись на углу стола в парижской квартире режиссера, курит вместе с ним одну за другой сигареты, пуская дым, и все извиняется, мол простите, что драгоценное время отбираю, а в ответ как-бы по плечу похлопывание, одобряющее, - «нормальный ты парень!», и журналист, зачем-то, вроде оправдываясь, про пять своих детей вставил, и повис в воздухе его вопрос о том, как давно живет режиссер со своей женой. Это после того, как пожилой человек, только что сказавший, что после смерти ничего нет, и не будет, спрашивает журналиста «...посмотрите, моя жена там?», и, убедившись, что не там, или там, достает из ящика стола початую бутылку водки, и предлагает пить из горла. Имеет право, конечно, подурачится, мол жена не дает, а только в биографии сказано, что никогда не был женат, и неужели в доме нет посуды? И ощущение, что если и скажут знаменитому режиссеру, что кому-то не понравилось то и то в его творчестве, то и улыбнется с презрением в ответ. А может это мне так показалось, а улыбка добрая. Но почему-то превалирует это чувство. Кто я, однако, чтобы судить великих. Вот такое послевкусие.
- Не давайте мне цветы, - говорит он женщине, которая пришла на встречу, и принесла букет в подарок, - я не балерина! Оставьте эти цветы себе.
Понятно и точно. Она принесла купленные на скромные сбережения цветы, и принять эти цветы – значит объединить себя с человеком, душевно, эмоционально, трогательно. Но он все сказал еще до начала выступления, и женщина так и осталась сидеть с этим букетом, и слушать, как он говорил о достоинстве и чести, о том, как КГБ предъявляло ему претензии-ассоциации бурной воды и быков в грязи, или цифры 49 на бочке с вином.
«Грузины не ненавидят русских, - говорит он в одном из интервью, — это не правда. Они много лет терпят и презирают их», то есть русских. И оседает в сознании слово, весьма характерное, емкое.
Потому и карикатурно снята сцена про русскую семью, приехавшую из коммуналки московской во Францию, чтобы похоронить свою родственницу. Молодая женщина приезжает в дождливую погоду в меховой шапке и ботинках с меховой оторочкой, и проматывает потом доставшееся наследство в модном бутике, покупая дорогие тряпки, в том числе шубу и шапку, очень напоминающие форму комиссара отряда.
Таких женщин, конечно, полно, без вкуса и без ума. Но фильм, сделанный с заявкой на тонкие нюансы в стиле фильмов Феллини, дополнен этой сценой о русских, устроивших пьянку с дракой и гитарой.
Меня поразило участие философа и мыслителя Александра Пятигорского, который в титрах звучит как Саша Пятигорский, исполнившего роль махараджи в фильме «Охота на бабочек». Присущая ему стеснительность и неловкость внутренняя, от того, что пришлось одевать на себя чужие одежды, и делать то, что ему не присуще, выдали его с первого кадра, и в глазах «махараджи» то ли испуг, то ли дурашливость компанейская.
И то ли дурашливость, то ли неопрятность в отношении к людям в интервью журналисту, который, пристроившись на углу стола в парижской квартире режиссера, курит вместе с ним одну за другой сигареты, пуская дым, и все извиняется, мол простите, что драгоценное время отбираю, а в ответ как-бы по плечу похлопывание, одобряющее, - «нормальный ты парень!», и журналист, зачем-то, вроде оправдываясь, про пять своих детей вставил, и повис в воздухе его вопрос о том, как давно живет режиссер со своей женой. Это после того, как пожилой человек, только что сказавший, что после смерти ничего нет, и не будет, спрашивает журналиста «...посмотрите, моя жена там?», и, убедившись, что не там, или там, достает из ящика стола початую бутылку водки, и предлагает пить из горла. Имеет право, конечно, подурачится, мол жена не дает, а только в биографии сказано, что никогда не был женат, и неужели в доме нет посуды? И ощущение, что если и скажут знаменитому режиссеру, что кому-то не понравилось то и то в его творчестве, то и улыбнется с презрением в ответ. А может это мне так показалось, а улыбка добрая. Но почему-то превалирует это чувство. Кто я, однако, чтобы судить великих. Вот такое послевкусие.