Улыбка Будды
В полутемном и тесном фойе музея посетители нависают над сувенирными витринами. Особенно популярны расписные пасхальные яйца из картона, и алюминиевые кружки. Такими кружками во времена моего детства пользовались за неимением настоящей, добротной посуды. Теперь эта экзотика стоит дороже фарфорового сервиза.
Но, чтобы узнать реальную ценность вещей, надо стать наблюдателем, взаимодействовать с ними. Почти как история коробки Шредингера. Открой коробку и узнаешь, что происходит с котом. А не откроешь - не узнаешь.
Музей этот, по задумке архитектора, построен в виде ларца с драгоценностями. Построить построили, но внутри пусто, надо было заполнить чем-то. Вот и отправился доброволец в Китай, и привез оттуда целую партию драгоценных экспонатов.
Откроем же ларец!
На третьем этаже встречает всех великолепный Будда Будай. Вроде как старший по званию среди имеющихся будд. Или фамилия такая.
Толстый, красный - как из бани. Широко улыбается открытым ртом со множеством мелких зубов, словно кто-то расстегнул на его лице металлическую «молнию». Добряк! Говорят, если погладить его по лоснящемуся животику, то непременно будешь счастлив. Поэтому круглый живот Будды затерт до блеска. Людям так нужно счастье!
Будай прибыл сюда в 1913 году по Транссибирской Магистрали. Втаскивали его с трудом, как кота в мышиную норку, пришлось разбирать входной проем. Но теперь сидит основательно, напоминает посетителям об изменчивости мира. А посетители, застыв рядом с ним, фотографируются, словно хотят доказать обратное.
По обе стороны распахнуты двери залов с коллекциями абсолютно ненужных вещей. Уникальных, тончайшей работы.
Например, вот эти древнекитайские табакерки. Крохотные, в пару сантиметров. Их разрисовывали, просовывая кисточку в тонкое отверстие, нанося рисунок на внутреннюю поверхность прозрачной стенки. Ах, какая филигранная работа! Тягучесть времени измерялась точностью поворота руки мастера. А если рука дрогнет… Табакерка столь мала, столь идеальна, и столь драгоценна, что трудно представить, что в нее насыпали табак, каким образом, да зачем, собственно?
Или маленькие фигурки животных, которые служили креплением для сдерживания лаковых сумочек на поясе кимоно. Но, помимо этой крайне важной функции, они еще символизировали в каком настроении нынче пребывает хозяин, с чем он к людям показался. Допустим, повесил обезьянку, закрывающую глаза руками – значит не хочет видеть ничего плохого. Так что не попадайтесь ему на глаза, недруги! Если же обезьянка закрыла уши, – значит не хочет слышать ничего плохого. А если обезьянка рот себе закрыла, то лучше и не заговаривать с ним, ничего не скажет, чтобы, ненароком, чего дурного не взболтнуть. Такой своеобразный язык без слов. Правда, тому, кто настроен на общение, необходимо иметь хорошие очки, или глаза острые. Фигурки-то размером с пуговицу, и висят ниже пояса. Начнешь внимательно рассматривать, согнувшись и приблизившись, неловко получится.
Или вот эти крохотные туфельки. С тончайшей вышивкой на пяточках и каблучках, и на носочках…Какой же миниатюрной должна быть женская ножка, чтобы их носить. Девочкам для этого специально бинтовали ножки с раннего детства, добиваясь максимального выверта, похожего на месяц. Эталон мучительной красоты. Но стоять на таких ножках они потом не могли, передвигались только на носилках. И это служило показателем достатка и благополучия. Не каждый позволит себе носильщиков до конца жизни.
Напротив меня, за стеклом, сидят рядком три статуи будд. Ноги свернуты, руки раскрыты. Я пытаюсь вслушиваться в рассказ экскурсовода. Но мысли обращены к истории буддизма в России. В начале 19 века Петербуржский ученый Федор Ипполитович Щербатской впервые перевел на русский язык множество священных текстов с санскрита, пали и тибетского языков, преподавал в университете, создал школу востоковедов. Написал объемные труды по буддийской философии. Но… Нет пророка в отечестве своем!
Будды наблюдают за мной. Неотрывно смотрят из-за стекла.
Непонятное чувство беспокойства накатывает внезапной волной, едва справляюсь с головокружением, оглядываюсь в поисках скамейки, нахожу свободное место, сажусь.
Однажды мне стало так же плохо в храме Зуба Будды на Шри-Ланке. Там хранится в золотой шкатулке настоящий Зуб Будды, который нашли на пепелище. Никто и не сомневается, что настоящий. Раз в год шкатулку открывают, чтобы показать Зуб людям. Фестиваль называется Перахера, и празднуется с большим размахом. Массовые посещения Храма с принесением новорожденных младенцев для благословения, и личного соприкосновения чуду. Ритуальные шествия ряженых слонов, песни и танцы. Меня в этот храм привело любопытство впечатлительной туристки, и большая удача, как объяснил буддийский монах. От обилия впечатлений чуть не потеряла сознание. В гнетущей скученности каменных колонн, в людской толчее, среди криков детей и жужжании мантр, послышался ритмичный стук ритуальных барабанов. Полуодетые мужчины вынесли на плечах коромысла с дымящимися котлами тяжело пахнущей еды - подношения Зубу. И толпа, напирая друг на друга, и расталкивая локтями, в экстазе ринулась к небольшому проему хранилища Зуба. Я кое-как выбралась на свежий воздух, вышла, как была, в белых носках, ибо обувь надлежало оставить при входе. Потом еще долго искала свои сандалии.
В музее не душно, но странное волнение не покидает, словно в предчувствии чего-то особенного.
Внезапно, из-за спины мужчины в ярко красной куртке, сидящего рядом, возникает высокая фигура юноши. Выглядит он так, словно сошел со старинной фотографии. Узкое лицо, грива каштановых волос, зачёсанных наверх, высокий лоб. Синий студенческий мундир с белым подворотничком и крупными блестящими пуговицами по сторонам двуполого кителя. Чуть смущаясь, поздоровался:
- Позвольте обратиться? Это касается моего учителя, Федора Ипполитовича.
Странно! Откуда ему известно? И почему он называет его своим учителем?
Юноша приблизился. Стали отчетливо видны на бледном лице мягкие губы, припухшие веки над ясными глазами, тоненькие голубые прожилки на висках. Но что- то было в нем тревожащее, не постижимое сознанию. Казалось, протяни я руку, чтобы дотронуться, и он исчезнет. Реальность ли это?
- Оттон Розенберг! - Чуть поклонившись, представился он. Японовед и буддолог.
Один из будд – наблюдателей за стеклом приподнял согнутую в локте руку. Воздух качнулся и поплыл. Может быть он так и раньше сидел с приподнятой рукой, этот будда, я просто не заметила. Не знаю, не уверена теперь. Но думать об этом некогда.
Экскурсовод повествует историю кимоно какого-то китайского кесаря. Присутствующие с интересом рассматривали расшитый серебряными и золотыми нитями костюм с широкими рукавами и длинными штанинами.
- Длинна такая, чтобы не было видно ступней ног, когда князь садился на лошадь – пояснил мне Оттон. И вышито семь драконов, число здесь имеет значение, и сами драконы не такие как в европейских мифах, они добрые.
Никто его не замечал, не обращал на нас внимания. Это, странным образом, придавало нашей беседе спокойствие и таинственность одновременно.
- Но как вы здесь оказались?
- Закон взаимообусловленного возникновения, – улыбнувшись, произнес он. Все возникает и исчезает. Но возникновение обусловлено желанием. Вы ведь подумали о Федоре Ипполитовиче?
- Подумала! – согласилась я, - Вы с ним знакомы?
Он чуть склонил голову:
- Конечно. Щербатской (1866-1941) был блестяще образован, владел многими восточными и европейскими языками, переводил сложнейшие тексты с санскрита и оставил множеств фундаментальных трудов на иностранных и русском языках о философии буддизма.
Ему, представьте, в то время пришлось доказывать, что существует философия буддизма, сопоставляя ее с трудами Канта и Гегеля. Задача не из легких. Заведомо обречена на провал.
- Почему?
- Но ведь начало века. Революция. Инакомыслие не допускалось.
К нам вплотную приблизилась какая-то девушка, нацелив камеру мобильного телефона на статуи будд. Попасть в кадр мой собеседник явно не хотел.
- Давайте отойдем отсюда, - прервал он сам себя, и жестом указал на открытую дверь в зал японской культуры.
В просторном зале играла тихая музыка. Тонкий голос флейты то поднимал мелодию ввысь, то уводил ее и затихал где-то вдали. Кроме нас тут никого не было.
Оттон продолжил:
- В 1920-е годы Щербатской выполнял миссию дипломата в Лондоне, помог уберечь от голода молодую Советскую власть.
Но наступили трудные времена, в 1938 его не пожалели, подвергли критике и унижениям. Научную школу ликвидировали. Учеников репрессировали. Не помогли и прежние заслуги. В 1941, после начала Войны эвакуировали в Казахстан, там и умер в горе и болезнях.
Меня он научил полному погружению в чужую культуру, чтобы освоить ее, путем переживания той же цепи впечатлений и ассоциаций.
Он путешествовал в Монголию, Бурятию, Индию, общался с тогдашним далай-ламой.
Взгляд Оттона не выражал особых эмоций. Во мне же поднялась буря негодования из-за несправедливости по отношению к судьбе великого ученого. Щербатской, как и многие другие русские мыслители попал в жернова Молоха. Объявленный в 1918 году Лениным Красный террор направлен был на истребление интеллигенции. И до самой смерти Сталина (1953) тройки ВЧК уничтожали в концлагерях, и расстреливали так называемых классовых врагов.
- Вместо признания заслуг – лишь страдания и горе! – подытожила я.
- Для буддийского философа страдание имеет иной смысл.
Оттон продолжил, поймав мой недоуменный взгляд:
- Видите ли, русского человека весьма заботит существование внешнего мира. Это результат христианских воззрений. Важна оценка внешней среды. В отличии от буддизма, где внешний мир, и случай не столь важны, как внутренняя философия.
И правда! Подумала я. Сколько раз огорчалась и выводила из состояния равновесия из-за чьих-то слов, или негативного мнения. Я зависела от внешней оценки. И, получив неожиданно что-то, не соответствующее моим чаяньям, – страдала. Но зачем? Какая разница, что думают или делают другие, это их жизнь, их проблемы. А мне принадлежит только то, что происходит в моей душе, и ничего больше. Вот этим и надобно заниматься, это и есть истина.
- Не гневайся, и не привязывайся ни к чему, тогда избежишь страданий. – словно бы услышал мою мысль Оттон.
- Не привязывайся? Но как же это? Разве вы не имели близких? Друзей?
- У меня с ними особая связь.
- Какая?
- Медитация. Так же как в данном случае. Я ведь нахожусь в состоянии медитации, пребывая физически в монастырском саду, у спокойной воды, между крупных камней. А если быть более точным, это монастырь в Японии, и сейчас 19 век.
- То есть я существую в вашей медитации?
- Именно! Уже четыре года я изучаю эти практики. Хотя с детства был христианином, окончил лютеранскую гимназию в Санкт – Петербурге.
- Как же вы попали в Японию?
Он улыбнулся.
- В университете (1906-1911) я изучал востоковедение, где и познакомился с Щербатским. Освоил санскрит, пали, тибетский, монгольский, китайский и японский. Из европейских языков, помимо немецкого, английский, французский и итальянский. Стажировался в Боннском университете, в Берлине. Потом работал на кафедре японской словесности и литературы. Разработал метод систематизации китайских и японских иероглифов.
В 1912--1916 годы в аспирантуре при Токийском университете изучал буддийскую философию, вернулся в Россию, и продолжил работу в университете. Приват-доцент Восточного факультета, доктор японского языка и литературы. Но в 1919, Гражданская война, тиф, скарлатина... Мне исполнился 31 год…
- И теперь навсегда такой молодой?
Чуть помолчав, он продолжил:
- Все намного сложнее! Все существует, и все уже было. Сознание разлито везде, и наш мозг улавливает оттуда какую-то информацию.
Взгляните сюда!
И указал на развешанные по стене равномерные ряды бледных гравюр, с видами пейзажей и многочисленными фигурками людей, перемещающихся по дороге на фоне горы, отдыхающих под деревом или бредущих через мостик, вдоль многочисленных домиков с плоскими крышами.
Мы подошли ближе к картинам. Он продолжил:
- Редкая коллекция! Сокровища японского национального и мирового искусства. Андо (Утагава) Хиросигэ (1797-1858), 53 картины о «станциях» на дороге Токайдо, соединяющей древнюю императорскую столицу Киото с Эдо (современный Токио). Эта тема была очень популярна и у художников, и у поэтов. Кстати, что вы думаете о поэзии Басё?
- Мне нравятся его хайку. Но при чем тут Басё?
- Он тоже путешествовал по этой дороге.
Токайдо - особая дорога, которая проходила около побережья, и была хорошо утрамбована. Идти по ней можно было только пешком. Для утомленных путников были построены станции гостиничного типа. Множество небольших ресторанчиков, мини-отелей и домиков для утех. Странникам предлагались круглосуточные услуги, в том числе «весьма сомнительные», и за невысокую плату. Представьте себе 33-х летнего холостяка Басё…Но он путешествовал не из-за развлечений. Закон предписывал обязательное посещение раз в четыре года родительского дома, чтобы отмечаться в местной конторе, тогда не лишат прав на наследство.
Путешествие, путь, «стоянки» … Мне вспомнилось личное путешествие «по стоянкам».
Весна в тот год выдалась особенно бурная, ранняя, солнечная, переполнившая жизненными красками пробуждающуюся природу, вдохнувшая во все вокруг ароматы свежести.
Я гостила у ксендза в Польше. Готовилась к первой в своей жизни исповеди, к причастию. Волновалась, сомневалась в правильности принятого решения, но и ощущала внутреннее движение вперед. Душа полнилась весенними токами, бурями непознанных страстей.
В маленьком костеле полумрак. Вместе с другими прихожанами двигаюсь вдоль серых и холодных стен, останавливаясь у соответствующей «стоянки», иконы, изображающей остановку Христа по дороге на Голгофу. Он тащил свой крест на собственную казнь. Странно, что орудие пытки стало потом символом христианской веры. Падал, изнемогал… Но и познал людское сострадание. Мать сопровождает Его в горе, Симон помогает Ему нести крест, Святая Вероника отирает Ему лицо. Я стояла под изображением Вероники, и как-бы накладывала ее поступок на свою судьбу. Мой путь – помогать другим! О том, как эта мысль пафосна и неуместна мне стало ясно лишь спустя годы, когда я оказалась вдалеке от той жизни, обращенной во имя помощи людям.
Совсем иной путь открылся мне тогда, когда я выдернула себя из привычной среды, поместила в долгое молчание, сосредоточение, сконцентрировавшись на внутреннем росте.
Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы! (Басё)
- Езу всемогущий, услышала за спиной голос ксёндза, - забрал моц забери и жаданнье. («Иисус всемогущий! Забрал силу, забери и желание». полск.)
И, обернувшись, поймала на себе его долгий и мучительный взгляд, наполненный невысказанной болью, скрытым желанием, тоской по несбыточности любви.
Не привязывайся – и избавишь себя от страданий!
Но мне ни за что не хотелось верить в очевидное - наши пути никогда не сойдутся, пройдут параллельно, вдалеке друг от друга. Влекла новизна, неизвестность, желание любви. А он с такой проникновенной страстью смотрел на меня. И так сильно сжимал мою руку, повторяя, что Бог- это любовь.
Вот причуда знатока!
На цветок без аромата
Опустился мотылёк. (Басё)
Согласно философии буддистов мир меняется, течет как вода, и повторить ничего нельзя, и пережить то же самое не возможно.
Внезапный пронзительный крик ребенка разрушил созданную моим сознанием атмосферу пути, наполнив хаосом пространство.
Оттон исчез, растворился в этом резком и требовательном крике. Как жаль!
Только - только окунулась в иную жизнь… И вдруг эти громкие голоса, навязчивый смех, шумное прыганье по залу избалованного мальчика, и безразличие его родителей… Пара молодых людей обнимается и прижимается друг к другу, громко обсуждают что-то … Все это - яркая картина несовместимости культур, не уважения, не желание замечать других.
Не гневайся – это избавит от ненужных страданий!
Физическое действие само по себе нейтрально. И только мысль придает ему окраску. Подумать об этом с плохой мыслью – потянуть цепочку неприятных событий. Подумать с хорошей – получить хорошее.
Три японских статуэтки обезьянок, закрывающих глаза, уши и рот: не говори зла, не слушай зла, не смотри на зло. Оберегай себя от плохих мыслей и поступков.
Люди разные, и восприятие мира у всех разное.
Не нужно стараться быть толерантным: «Я потерплю!» Надо настроить себя на восприятие другого человека как на обогащение своего видения мира: «Он дает мне дополнение к тому, что я могу видеть и знать, а значит это хорошо!»
Да. Это дополняет. Детские голоса, которые, возможно, не слышали путники на «стоянке». Но я их слышу. И это дополняет глубину восприятия картины.
Какой-то человек громко втягивает в себя слизь, наверно забыл носовой платок. Это дает мне понимание, что путешественники на картинах тоже пребывали в обычном мире приятных и неприятных звуков.
Онажды мы с другом ужинали в ресторане в Вене. За соседнем столиком сидела пара молодых людей из какой-то азиатской страны. Они демонстративно шумно втягивали пищу, чавкали, даже подхрюкивали. Официант потом объяснил нам, что это считается нормой в той стране - есть так смачно. Еда – это счастье. А счастье не может быть тихим, его надо слышать, и видеть всем вокруг, им нужно делиться.
Я потихоньку покинула зал. По дороге взгляд мой упал на небольшую статуэтку: Женщина сидит на земле, сбросив туфли. Над головой у нее голова мужчины, а самого мужчины нет. Он существует в ее сознании. Мысль материальна.
Будда Будай встретил в холе, добрый и веселый. Я легонько коснулась его живота.
И Будда ласково улыбнулся мне улыбкой мамы, приветствующей пробуждение ребенка.
